– Так он там ожидал господина Либида? – задумчиво произнес Тернов. – Это тоже хорошо ложится в мою версию. После встречи в салоне, прерванной неудавшимся выстрелом, господин Либид счел за наилучшее отправиться в Таврический дворец. Там легко затеряться среди праздной публики. Увидев своего шантажиста прямо в Думе, депутат Гарноусов решил сдаться. Очевидно, его адвокат Шмыгин, сопровождавший своего клиента, встретился с шантажистом в туалетной комнате и выкупил компрометирующие листки.

– В таком случае, обращаю ваше внимание, Павел Мироныч, вам надо было учинять обыск у депутата или его адвоката. А вы зачем-то господина Либида беспокоите…

Издевка, прозвучавшая в голосе госпожи Май, заставила Тернова залиться краской стыда. Он молчал, обдумывая достойный ответ. В наступившей тишине послышались шаги в коридоре. Кто-то приближался к дверям приемной.

Главный редактор журнала «Флирт» и следователь Казанской части обратили взоры к дверям. В проеме возникла элегантная фигура пострадавшего от иголки в апельсине. За господином Либидом маячил далеко не столь презентабельный Лапочкин. По кислому выражению лица своего помощника Тернов понял, что доказательств добыть не удалось.

– Добрый вечер, господа, – приятным баритоном возвестил господин Либид, и в его голосе не чувствовалось ни смущения, ни страха, ни напряжения.

– Как ты вовремя, дорогой Эдмунд, – госпожа Май встала ему навстречу. – Но ты не один?

– Под конвоем, дорогая Олюшка, под конвоем, – игриво пояснил Эдмунд, с чувством целуя протянутую ему ручку, и перевел волоокий взор на Тернова. – По вашему приказанию, господин Тернов, прибыл. Не посмел отказать вашему драгоценному помощнику. Позвольте пожать вашу мужественную руку.

Павел Миронович, преодолев неприязнь, протянул господину Либиду ладонь.

– Присаживайтесь, господа, – уверенно пригласила хозяйка. – Сейчас за рюмкой коньяка все проблемы решим. Или вы предпочитаете водочку?

Мужчины неопределенно улыбнулись. И Ольга крикнула, подойдя к двери:

– Данила, собери поднос с водочкой и закуской.

Усевшись в свое кресло, она обвела мужчин победоносным взором.

– Надеюсь, мы разрешим возникший конфликт мирным путем. Дорогой Эдмунд, прошу тебя простить Павла Мироныча за обыск. Он руководствовался ложной версией.

– Я и не сержусь, – благодушно улыбнулся господин Либид, доставая из внутреннего кармашка сюртука пилку для полировки ногтей. – Я человек законопослушный. Пришел ко мне в сопровождении дворника и околоточного господин Лапочкин, изъявил желание провести обыск, предъявил санкцию от прокурора – пожалуйста. Я перед законом чист.

– А откуда у вас крупная сумма денег в банковской упаковке? – подал голос Лапочкин, присевший на стул у дверей.

– В карты выиграл, причем давно, – равнодушно пояснил господин Либид и тяжело вздохнул. – Придется и в третий раз повторять. Опять, вижу, протокола не ведется…

– Друг мой, – подхватила Ольга Леонардовна, – скажи как на духу господину Тернову: был ли ты вчера в том злополучном салоне, в котором стреляли в господина Гарноусова?

– А кто такой господин Гарноусов?

– Не переигрывайте, господин Либид, – буркнул Тернов, – уж депутата Государственной Думы вы, наверное, знаете…

– А! Депугатишко провинциальный… Сейчас припоминаю. Да, есть такой, хотя я общаюсь более с высокими умами российского законодательства, я же юрист…

– Может быть, вы вчера случайно встретились в салоне мужской красоты? – настаивала Ольга Леонардовна.

– Исключено, Олюшка. Ты же знаешь, – господин Либид легонько потеребил каштановую прядь над ухом, – я пользуюсь услугами личного куафера. На дом вызываю. Мне не нравится антисанитарное состояние городских салонов…

– Но почему же мастер этого салона нарисовал твой портрет? – упорствовала Ольга.

– Покажите этот шедевр, – господин Либид повелительно протянул руку к Тернову. Взяв вынутый из портфеля листок, он изобразил брезгливую гримасу. – Разве ж это портрет? Разве у меня такие маленькие глаза? Разве я такой короткошеий? Нет, нет и нет.

– Но стрижка, усы, борода, – начал Тернов.

– С такими стрижками половина столичных мужчин живет. – Эдмунд возвратил дознавателю листок. – А знаете, почему? Потому что наши мастера, вместо того чтобы развивать парикмахерское искусство, придумывать новые фасоны стрижек, извлекать из клиентов их индивидуальность, Репиными себя возомнили. И оболванивают всех под одну гребенку.

– Хорошо, – оскорбленный Тернов спрятал злополучный рисунок в портфель. – Но от сговоpa с Чумниковой вам отпереться не удастся. Барышня во всем призналась чистосердечно.

– Не понимаю, о каком сговоре идет речь? – Эдмунд изумленно поднял брови. – Я приходил к ней, и даже с цветами. По поручению благотворительного общества «За права рыжих». Я его президент. Правление еще неделю назад составило список тех, кому надо предоставить помощь. Есть там и Чумникова.

– Но барышня показывает, что вы уговорили ее вести тайные записи телефонных разговоров господина Гарноусова с его любовницей! – воскликнул Тернов. – И заплатили ей за записи.

– Повторяю еще раз, – терпеливо объяснил Эдмунд, – деньги были благотворительные. Что касается каких-то мифических записей – полный вымысел. Говоря юридическим языком – клевета. И господин Гарноусов для меня интереса не представляет, слишком мелкая сошка.

– Тогда объясните нам, пожалуйста, с какой целью клевещет на вас телефонная барышня? – подал голос Лапочкин, убирая ноги с прохода, ибо в приемной появился Данила с подносом в руках, и в воздухе поплыли волны аппетитных ароматов: селедочки, лука, маринованных корнишонов…

– Очень просто, господин Лапочкин, – охотно откликнулся господин Либид. – Девушка полна тайных страхов. Живет в мире вымыслов. Что она видит? Голова ее забита множеством бессмысленных человеческих голосов, к тому же у нее нет сердечного друга. И бедняжка вечерами глотает английские любовные романы – единственное, что оставили ей разорившиеся родители, хорошей фамилии, кстати. И усердно посещает синема, а вы же знаете, какие бездарные мелодрамы показывают в «Иллюзионе»? «Рукой безумца», «В сетях порока», «В лапах дьявола»…

– Ах, зачем же ты мне не сказал об этой грустной истории, Эдмунд? – горестно воскликнула госпожа Май, держа рюмку с водкой. – Я тоже хочу проявить милосердие! Я бы изыскала возможность бесплатно поместить брачное объявление для мадемуазель Чумниковой! Впрочем, еще не поздно, в ближайшем же номере и помещу! Любовь спасет несчастную, поскольку, как я поняла, она уже на грани помешательства: выдумывает всякие жуткие истории, даже про своих благодетелей.

– Госпожа Май – человек необыкновенной доброты, – господин Либид приятно улыбнулся Тернову. – Так и стремится кого-нибудь облагодетельствовать. У нее у самой в редакции трудятся две бедные барышни.

– Но с завтрева им жалованье повышено! – встрял Данила, обносящий гостей водкой и закусочкой.

– Вот видите! И сироту казанского Самсона пригрела. Воспитывает, не дает лоботрясничать, – заметил господин Либид.

– В университет заставила явиться, – горделиво добавил Данила.

– Не смущайте меня, – зардевшаяся госпожа Май кокетливо повела головой. – Это мой долг, я и так беспокоюсь, что юноша еще до сих пор не вернулся. Но коли мы разрешили все возникшие недоразумения, предлагаю выпить. За ваше здоровье, господин Тернов! Вас ждет прекрасное будущее. Вы так энергично ведете следствие, и так нестандартно… изобретательно, с изюминкой…

Тернов крякнул и, опрокинув в рот содержимое рюмки, закусил ломтиком селедки, помещенной на крошечный квадратик булки.

– Я, кстати, не успел еще поблагодарить господина Тернова за проведение дознания об иголке в апельсине. Слушая его высокопрофессиональные вопросы, я думал, как много на Руси талантов… Если бы их на дело направить… А иголка, что? Пустяк. Верно, метрдотель лгал и все-таки начиняет корольки анилином для придания им цвета. Или закупает фрукты не у Елисеева, а на Сенном. Но скрывает, чтоб репутацию заведения не портить.